Юлия Чеснокова - Биение сердца [СИ]
Четыре часа дня минуло, а из клиники так и не звонили. Сашу начало лихорадить. Стоит ли попросить Виктора Николаевича позвонить туда самому? Он знал, то мужчина и сам беспокоится, но держит себя в руках. И ему следует себя держать. Согласившись на чай, молодой человек всё-таки вышел на кухню и теперь они вдвоем сидели молча, разделяемые столом, и боялись узнавать сколько теперь точно времени. Нужно было ждать, ждать и ждать. Наконец, к пяти часам, телефон отца Марины разбудил звонок. Быстрее поднимая его со стола и глядя на экран, мужчина едва не выронил вещь из рук, прошептав «жена!». Именно мать девушки должна была позвонить и сказать, чем закончилась работа хирургов. Сашка замер, смотря на то, как муж отвечает своей супруге, и лелея надежду, что всё обошлось благополучно.
Первые мгновения лицо Виктора Николаевича совершенно не менялось, и Саша не мог угадать, что тот услышал. Но потом складки на лбу того дрогнули, губы будто обмякли и во всем его виде отразилось спокойствие. Ещё не разбирая произносимых мужчиной слов, парень догадался, что Марина жива.
— … хорошо, да, я ещё позвоню тебе попозже, — закончил разговор папа его первой и единственной любви, и поднял взгляд на певца.
— Всё в порядке, да? — несмело прошептал он.
— Операция прошла нормально, — мужчина выдохнул и тут же повалился руками на стол, кладя на них лицо и качая головой. — Господи, спасибо, спасибо! Боже, как же это всё трудно каждый раз переживать, Господи…
Саша замер, давая выговориться и отойти отцу Марины от нервного напряжения. Ему самому захотелось подняться и бегать с нечленораздельными криками, но он впал в ступор, продолжая осознавать, что с его любимой всё хорошо и самые худшие опасения, к счастью, не подтвердились. Всё вокруг стало как-то солнечнее и прозрачнее, будто до этого заволоченное мутной дымкой. Даже звуки появились, хотя вроде бы их не было до последней минуты.
— Дядь Вить, — решился, наконец, побеспокоить его Саша. Мужчина поднял лицо. — А когда её можно будет увидеть? Я хотел бы навестить Марину…
— Не так быстро. — Он серьёзнее взглянул на парня. — Это только первый этап, сынок, подожди. Сейчас её переведут в реанимацию, там посмотрят день, как идут дела, и решат, переводить ли в палату. А там будет видно.
— Хорошо, тогда… могу я через вас узнавать, как всё обстоит? — ему кивнули и, взяв номер мобильного отца Марины, Саша, вежливо попрощавшись, покинул эту квартиру, в которой не только когда-то пережил самые великолепные часы любви, но и в которой теперь познал муки горести и ад непредсказуемого ожидания. Эти стены становились для него роднее, чем собственный дом, настолько пропитались важными вехами его жизни. Но и те и другие ему хотелось оставить в прошлом, чтобы начать всё заново, по новой, с нуля, с чистого листа, на котором не будет мазни и ошибок. С первой же, заглавной буквы, теперь стоило всё выводить с особым старанием и тщательностью.
Молодой человек отправился в общежитие, но не прямиком. Не ловя такси, он зашагал пешком по ближайшим, наизусть известным улицам и переулкам. Осень шуршала у него под ногами, шелестя ободряющим хрустом рассыпающихся иногда на мелкие части листьев. Ещё вчера они все были одинаковые, как рисунок на старом пестром ковре, где затерлись различия между узорами и границы рисунков. Сегодня же ржавость смылась свежестью, это были яркие и своеобразные краски: багряные, желтые, оранжевые, красные, канареечные, малиновые. Каждый газон укрылся под собственным неповторимым холстом с рыжим натюрмортом. Саша вдыхал сыроватый городской воздух, и внутри него ложилось слабое умиротворение. Марина где-то просто спит и поправляется. Самое тревожное миновало их, пусть теперь всё будет хорошо, а он подождет. Столько, сколько надо будет, лишь бы дождаться.
Войдя в родные пенаты общаги, парень ещё снимал ботинки, наступая на пятки, когда его вышел встретить Пашка, держащий в руке бутерброд и покусывающий его.
— Явился — не запылился, — пробормотал он, уминая хлеб с листом салата и ветчиной за обе щеки. — Я уж думал, тебя черти утащили. Где был-то?
Саша отставил обувь к стенке и, перешагнув чужую, подошел к подкаченному красавцу «Островов», выпрямившись.
— Да так… надо было.
— А глаза чего красные? — заметил друг.
— Не выспался, — отвел их Саша, потерев для верности веки.
— А я уж подумал, что плакал, — хохотнул гитарист, отступая в глубину кухни. Механически, приятель пошел за ним. Плакал ли он? Да, плакал. Должно ли ему быть стыдно? Ни капли. Даже мужчины имеют право на слезы, когда им слишком плохо, когда они переживают, иначе они уже не мужчины, а роботы.
— И это тоже, — без тени сомнений произнес вокалист. Паша удивленно обернулся, перестав жевать. Некоторое время постояв столбом, он вновь заработал челюстью, посмотрел, как сел товарищ, проглотил всё, что было во рту и опустился напротив.
— Санстар, ты ли это? Влюбился что ли?
— Влюбился. — Пальцы певца подобрали крошку со стола и смахнули её на пол. — Лет десять назад.
— Не хреново до тебя доходило, — мотнул головой Паша, оценив масштаб трагедии.
— Сам не в восторге. Надо менять операционную систему — слишком долго грузит информацию, — пошутил Саша, не рассчитывая, что товарищ окажется тем, с кем можно будет душевно поговорить о наболевшем. Этот человек всегда был не для таких тем.
— Знаешь, — вдруг начал тот, помолчав и отложив остатки бутерброда на доску для нарезки. — Когда ты мне сегодня впарил свои вопросы про Кристину, я положил трубку, а сам задумался. Ты плохо на меня влияешь!
— О чем задумался-то? — заинтересовался Саша, лишь на миг отвлекаясь от своих дум, хотя в голове всё равно трелью билось «Марина, Марина, Марина».
— О любви, — неловко признался Паша, в принципе не любящий все эти сопли и сантименты. — О чувствах.
— Надумал что-нибудь?
— Да, я хочу предложить Крис перебраться в Москву. — Саша открыл рот и вылупил глаза. — Не смотри на меня так!
— Но разве тебя не устраивало, что ваши встречи не слишком частые, что вы сохраняете свежесть первых встреч и вообще, если вы станете видеться больше, то разругаетесь в пух и прах?
— Лучше я буду с ней ссориться, чем не видеть её, — бросил Паша. — Когда я попытался ярко представить, что её может больше не быть, когда я долго погружался в представление этого, то, в конце концов, мне стало страшно. Если она исчезнет, а я проводил с ней так мало времени… на что я тратил его, почему без неё? Нет, пусть лучше она мне надоест здесь, при мне, замозолит глаза, но я точно буду знать, что был с ней столько, сколько мог быть.
— Эй, парень, да ты ванили переел! — засмеялся Саша, радуясь, что может парировать насмешки гитариста. Тот тут же замолчал и, приподнявшись, легонько ударил друга в бок.
— Поговори мне тут!
Вокалист встал и, подойдя к Паше, положил руку ему на плечо.
— Я рад, что ты смог понять это раньше, чем понял я. Надеюсь, всё же, вы с Кристиной доживете до старости, бранясь и хоть дерясь, но счастливо и вместе.
— Ну ты сейчас нарисовал просто восхитительную перспективу, я аж загорелся её реализовать, — продолжал иронизировать друг, но оба они понимали, что на самом деле стали всё воспринимать куда серьёзнее, чем ещё каких-нибудь пару дней назад.
Позже вечером Саша позвонил отцу Марины, спросив, нет ли каких новостей о её состоянии, но всё было по-прежнему. Вымотавшийся, молодой человек вырубился на подушке и проспал до раннего утра, когда его растолкал менеджер, и всё завертелось, как обычно. За исключением того, что больше он не забывал делать звонки и тревожил Виктора Николаевича в течение дня раза четыре, узнав, наконец, после обеда, даже ближе к ужину, что Марина пришла в себя и её перевели в палату. Подпрыгнув с радостным возгласом прямо в коридоре между администратором группы и посторонними людьми, Саша не обратил внимания на непонимающие взгляды. Он только благодарил все силы Земли за то, что всё идет, как надо, за то, что Марина идет на поправку. Он считал часы до встречи, и ненавидел свою обычно обожаемую работу за то, что она отвлекает его от всего этого, хотя она и помогала коротать минуты.
На четвертые сутки, до которых ежедневно звонил отцу Марины, а то и её матери, прося дать поговорить с девушкой, Саша получил разрешение навестить возлюбленную на следующий день. Но поговорить ему дали с ней по телефону лишь однажды, и то очень коротко. Услышав слабый, но достаточно довольный голос Марины, молодой человек ощутил себя самым счастливым на свете. Из лопаток проросли невидимые крылья, на которых он порхал до самой поездки в больницу. Никогда он ещё с таким нетерпением не стремился в подобные учреждения и был готов расцеловать каждого встречного в белом халате. Да и они отвечали ему любопытными взглядами и улыбками, поскольку узнавали знаменитость, внезапно оказавшуюся так близко.
